СМИ

Группа «Ундервуд», на мой взгляд, есть неким оправданием всего русского рока – бессмысленного и беспощадного, как женская истерика. У этого коллектива какая-то удивительная гармония между «амбициями» и «амунициями», сообразность и внятность творческой позиции. И когда с ними общаешься – понимаешь почему. 

«РОССИЙСКОЕ ОБЩЕСТВО ДЕМИЛИТАРИЗОВАНО»

Макс Кучеренко: Мы действительно стареющие хипстеры, и мы хотим сказать, что последние пять лет есть такой журналистский тренд – расспрашивать о технологиях, изучать аудиторию. Еще спрашивают, как вы раскручиваетесь, как вы рассматриваете технологии Интернета, телевидения? Но нам сложно оценивать теоретическую сторону. Я точно помню нашу первую аудиторию: она была «замкнута» в Крымском медицинском институте, это был такой студенческий кампус, это были наши ровесники.

– Вы хотите сказать, что сегодня аудитория вас не интересует? Как-то не верится...

Володя Ткаченко: Вовсе нет. Просто ее невозможно просчитать. Но если это вопрос о том, кого мы видим, когда выходим на сцену, то в больших городах, мегаполисах это люди, которым до 25 лет, – их там до 70 процентов. Остальные – публика до 45.

– Трендом прошлой недели в социальных сетях была замечательная фотография, на которой байкер Хирург и его ребята впереди краснознаменного хора с иконами. Если верить ролику, Хирург произносил какую-то здравицу Сталину и был страшно горд своей ролью. В связи с этим хочу спросить вот о чем. Раньше считалось, что рассадником пошлости является богема, теперь богема плотно срослась с политикой и они вместе стали «рассаживать» пошлость с утроенной силой. А вы как ощущаете эту тусовку, чувствуете себя ее частью?

Володя: Нам сложно ощущать себя внутри этой тусовки. Есть круг наших друзей. Насколько они богемны, не берусь судить. Мы с ними общаемся, зовем на дни рождения нашей группы, выпуски альбомов. Нам интересно тусоваться с литераторами, поэтами, прозаиками, такими как Саша Кабанов, Юрий Цветков, Бахыт Кенжеев...

– А нет ли у вас ощущения, что со временем рок-музыканты, люди, которые были символом левизны, как-то внезапно меняются? Мне, например, грустно смотреть на Кинчева с его православными фенечками или на Макаревича, сочиняющего песни про Путина, хотя два года назад отчаянно его хвалил и даже был доверенным лицом? В вас самих какие-то перемены происходят с годами?

Макс: Нынешнее российское общество демилитаризовано. В нем давно нет культа воинов, который существовал в 60-е во время дискуссий физиков и лириков. Это были очень серьезные, принципиально настроенные люди, ведущие разгромные споры – сейчас этого нет.

– Спор между физиками и лириками, который вы имеете в виду, воплощался в таких сахарных художественных фильмах и не менее сахарных романах Аксенова. Он был гораздо безобидней, с моей точки зрения, чем совершенно жуткий спор между теми, кого мы условно называем белоленточниками, и частью интеллигенции, получающей преференции от власти. С другой стороны, это спор лишь Москвы и Санкт-Петербурга, потому что в Саратове или Владивостоке по барабану и Навальный, и Лимонов, и Путин вместе с ними. Так что политическая борьба носит такой декоративный, ненастоящий характер.

Макс: Ненастоящий?! В тюрьмах сидят по-настоящему. Я знаю одного парня, его никак не выпустят уже много лет. И вы его знаете.

– Вы имеете в виду Ходорковского?

Макс: Да. Люди сидят, людей убивают.

– А вас эта часть жизни каким-то образом касается?

Володя: Как она может нас не касаться? Касается. Как и сегодняшний спор власти с либералами. Мы, конечно, на митинги не ходили, белые ленточки не носили...

– ...а почему, кстати?

Володя: Не люблю большого скопления людей, основная цель которых высказаться, выступить на большой сцене в микрофон с плохой акустикой, что-то сказать, песню спеть... То есть, если есть позиция, я готов ее высказать, но ходить на митинги мне неинтересно. Не касаться это не может, естественно. Перед выборами мэра Москвы все было завалено Навальным и Собяниным. 

«МЫ ВСЕ не раз обжигались, ПОЭТОМУ И ПОДОЗРЕВАЕМ ПРОИСКИ»

– Я так понимаю, вы не любите Навального?

Володя: Нет, почему же, мы к нему тепло относимся и однажды даже пересекались на дне рождении у нашего общего друга Максима Виторгана. Он милый парень такой, я бы сказал, позитивный.

– А он активист или нет? По психологическому типу.

Володя: Ну, возможно, да, активист. А еще жена у него красивая. И вообще у них пара чудесная, они все время вместе.

 – Поэтому я и спросила. У него все как-то очень плакатно: красивая жена Юля, красивые дети, он правильный парень, просто-таки Джеймс Бонд... Может, мы все испорчены, но такая плакатность слегка напрягает...

Володя: Просто все мы уже обжигались, и не раз, на вот таких плакатных людях, поэтому сразу начинаем подозревать какие-то происки: то ли это проект американский, то ли путинский, то ли американо-путинский. Люди в последнюю очередь думают, что, может быть, это все действительно настоящее.

– Насколько я знаю по вашим интервью, вы оба воцерковлены. Как вы относитесь к огромному количеству претензий к РПЦ?

Макс: Я считаю, что православие в устах мудрого, глубокого, философского человека – это золотая россыпь и глубинная мудрость, не менее глубинная, чем достижения других великих религий. В таких глобальных творениях, например, как дневники Иоанна Кронштадтского, православие – это река спасения.

А в устах тупицы православие обесценивается, превращается в политический инструмент, который может быть сведен до каких-то фашистских лозунгов.

Русская православная церковь – это самая старая организация в России, ей тысячу лет. В Средние века, в частности, в Киевской Руси, монастыри были хорошо организованной системой, государством в государстве, но эта система была разрушена, и мы сейчас имеем новый тренд развития. Церковь существует в информационную эпоху. Однако есть неизменные вещи, и именно они нам интересны. Если хотите воцерковиться, найдите время, поезжайте в монастырь – вы попадете в капсулу времени и почувствуете контакт с древностью. Через YouTube или Facebook воцерковиться невозможно. Туда выносятся какие-то дрязги и бессмысленные конфликты в духе «хитрые попы отжимают бабло».

– Хорошо, спрошу иначе. Нуждается ли современное православие в реформе и покаянии?

Володя: Думаю, развитие будет зависеть от союза церкви и государства: какое государство – такая и церковь.

– Разве церковь должна как-то зависеть от государства?

Володя: Ну, видите, высшие церковные чины говорят, что наш нынешний президент послан Богом. Это мнение церкви, судя по всему, совпадает с мнением нынешней власти. Плохо только, что убивают священников.

– Обратите внимание, инакомыслящих священников.

Володя: То, что случилось в России, просто отвратительно, и я слышал, что недавно такое же случилось и в Украине.

– Володя, вы работали реаниматологом. Когда человек ежедневно видит смерть, как меняется его отношение к жизни?

– К жизни не меняется, к смерти меняется... Когда ты видишь ее по три-четыре раза в день, невольно привыкаешь, чувствуешь себя практически как на войне. Поэтому реаниматологи устраивают себе «разгрузочные» тренинги. Я даже знаю некоторых, которые увлекались тяжелыми наркотиками, но это ни к чему хорошему не привело.

– Сейчас ваша жизнь тоже полна нагрузок: поездки, огромное количество коммуникаций, чужие, подчас совсем неинтересные люди... А как вы расслабляетесь?

Макс: В йога-практике есть такая поза – шавасана. Это поза максимального расслабления, которая должна оставлять включенными только твое сердце и дыхание. Чтобы достичь такой максимальной релаксации, нужно сильно напрячься. Вот эти два часа концерта, которые предшествуют шавасане, связаны с очень сильным напряжением.

Мне кажется, беда современного человека в том, что никто особо не напрягается. Вспоминаю свою и Вовину бабушек (смеется). Они были такие крепенькие старушки, которые много трудились, а потому у них не было 
проблем с расслаблением – они падали и спали.

Это достаточно нехитрое, но очень правильное жизненное правило. Потрудись всем телом и душой, а потом отрубись.

– Не возникает ли у вас как у врачей ощущения, что сама психологическая конструкция белого человека, пройдя долгий процесс эволюции, зашла в тупик? Мы больше не хотим работать, в отличие, например, от китайцев, мы испытываем трудности с релаксацией и восполнением энергии. Отсюда алкоголь, наркотики и прочее.

Володя: Я бы не обобщал. Жители, скажем, Германии и Испании совершенно разные. Одни строят прекрасные дороги, а другие ни за что не пропустят сиесту. Я думаю, они вообще не работают. Есть, конечно, понимание, что китайцев намного больше. Но меня смущает не то, что их много, а то, что они все копируют. В Швейцарии есть деревушка с совершенно фантастическим видом на горное озеро. Она занесена ЮНЕСКО в список самых прекрасных деревень мира. Так вот китайцы ее полностью скопировали. Швейцарцы сильно перевозбудились по этому поводу.

– И все же, надо отдать им должное: китайцы чрезвычайно трудолюбивы. Еще 20 лет назад на их автомобили нельзя было смотреть без смеха, а сегодня все обстоит гораздо лучше. А наш автопром за последние 20 лет не сдвинулся ни на микрон.

Володя: С нашей стороны точно экспансии нет. И мы не слишком стремимся к ней.

«Для семейного человека одиночество – труднодостижимое состояние»

 – Что вас волнует в данный момент? Это придуманная история – кризис среднего возраста?

Макс: Это переходное состояние. В том числе и гормональное, и социальное. Во-первых, ты должен понять какие-то вещи, оценить свои достижения или их отсутствие. На биохимическом уровне энергетика элементарно ослабевает. Как было в 25 лет? Ты всю ночь бухаешь, а утром идешь в поликлинику и принимаешь там 12 бабушек – и ты прекрасный доктор. Такого уже нет.

В 40 лет уже нужно заниматься всякими вещами, чтобы не увеличивался вес, сохранялась телесная энергетика. Конечно же, волнует старость родителей. Это то, что год от года нарастает все в большей степени. Мне понравилось, как об этом сказал Андрей Макаревич: «Когда мой отец был жив, я чувствовал, что между смертью и мной существует он. Когда он ушел, я стою на этом переднем рубеже». Это сильная вещь. Она наполняет наши жизни новым смыслом.

– А есть какие-то страхи, что чего-то не будет с вами происходить уже никогда? Такие «закрывающиеся двери».

Володя: Есть, конечно. Как ни печально, это больше относится к музыке. Я понимаю, что я никогда заново не открою для себя ту музыку, которую однажды полюбил. Ничего нового для себя за последние годы я уже не открываю. Есть какой-то кризис, связанный с музыкальной идеей. Я считаю, что жанр песни способен реформироваться. Он точно может выживать в самых разных формах, ситуациях. Мне интересно заниматься реформированием песенных образов и музыкального языка.

– С вашей точки зрения, «Ундервуд» за это десятилетие поменялся?

Володя: Конечно.

– У меня есть ощущение вашей стилистической стабильности. Потому что, когда я слушаю концерт, меня ничего не напрягает. И ничего в этом, кстати, страшного нет, Вуди Аллен тоже стилистически стабилен...

Макс: ...и хочется смотреть его от фильма к фильму, находиться в этом поле, наблюдать, как оно развивается, куда движется. Осень прекрасна всеми своими красками, хотя ничего нового в осени не произрастает. Разве что грибы. Но краски осени и пейзажи – это движение матери-природы.

На мой взгляд, в послевоенный период песня вдруг стала элементом коммуникации. Я считаю, что невзорвавшиеся атомные бомбы в количестве тысяч боеголовок символически разорвались в поп-музыке. Музыка, ее разнообразие, каждое ее новое направление – результат этого взрыва. Человечество способно развиваться без термо-ядерного оружия.

В этом смысле песня развивалась,  трансформируясь в первую очередь стилистически. Скажем, джазовые вокальные циклы Луи Армстронга и Эллы Фицджеральд по текстовому содержанию – простые, милые шлягеры. Пришло время, когда стали работать и с текстом. Большей частью это связано с Бобом Диланом. Он придал песне новое измерение, и все стали говорить о рок-поэзии. Титульным рок-поэтом у нас является Башлачев, который, по сути дела, остается неизученным и малопонятным. Именно он поспособствовал новым виткам в творчестве и Гребенщикова, и Шевчука, и Кинчева.

– Он гением был.

Макс: Да. Цой более понятен и интересен, разжеван. Сейчас пришло рэп-сообщество, в котором сильно влияние англоязычной культуры. Все-таки мы работаем внутри родного языка. Английский язык херово знаем на самом-то деле. Нам интересна школа метаметафоры – школа Парщикова – и всеми нами любимый Александр Кабанов – яркий представитель этой ветви.

 – Один мой знакомый говорит, что артисты – это такие люди-оболочки. «Ну как можно петь одну и ту же песню 20 лет?» – возмущается он. Он убежден, что люди-оболочки создают контент, который необходим на эту минуту, но личное содержание в них отсутствует.

Володя: Скорее, так было раньше. Сегодня я выхожу на сцену и пою, потому что этого все ждут. В этом есть элемент работы. Песня прекрасна, когда ты ее сочиняешь. Потом привыкаешь к ней, отпускаешь, и она уже бежит впереди тебя. Ты ее только догоняешь на концертах. Она как бы уже сидит и ждет, когда ты ее исполнишь. По-этому есть в этом элемент привычки, элемент работы. Мне кажется, нестрашно, что мы присутствуем в каких-то условных оболочках.

– Как вам лучше отдыхать – в компании или в одиночестве?

Макс: В компании хорошо бухнуть. С милыми людьми, понимающими толк в радости, которые поддерживают позитивное возбуждение и праздник. Такой гедонистический оттяг мне очень нравится. А что касается отдыха в одиночестве, то я всегда погружаюсь в себя. Это может быть релаксация, дрема какая-то. Начинаешь проваливаться в информационное поле, которое является частью окружающей среды. От него никуда не деться – я вот не могу себя оградить. Поэтому мой отдых в одиночестве заканчивается тем, что я что-то читаю, изучаю и фактически начинаю работать.

Володя: Одиночество хорошо для работы. Для семейного человека одиночество – труднодостижимое состояние. Особенно, когда есть маленькие дети. Поэтому ты счастлив, когда есть возможность закрыться в своей комнате и поработать. В этом смысле одиночество ценно, конечно.  

ИЗ ДОСЬЕ «ПЛ»

3 сентября группа «Ундервуд» представила седьмой номерной студийный альбом – «Женщины и дети». В нем записана сотая по счету песня Владимира Ткаченко и Максима Кучеренко. Запись альбома проходила с августа 2012-го по май 2013 года, с перерывами на гастроли и участие в дружеских проектах. Песни были написаны в разное время. Есть среди них как хорошо известные по концертам и телеэфирам и уже любимые поклонниками («Слабонервный»), так и звучавшие только в студии звукозаписи («Улица Миклухо-Маклая»).

Текст: Наташа Влащенко для журнала "Публичные люди"