СМИ

1. Как вы, получая медицинское образование по специальностям реаниматолог и психиатр, пришли к музыке? Когда и как наступил этот переломный момент?

Максим Кучеренко: Последние 10-15 лет в нашей стране все убедились, что профессиональная деятельность - это весьма условная номинация. Я думаю, что каждый второй, кто читает это интервью, хоть раз в жизни менял профессию, это совершенно нормально. В нашей стране людей носило от рэкетирства до Гербалайфов и, в конечном итоге, если ты умеешь организовывать людей и понимаешь, чего тебе нужно или чего от тебя хотят, если ты быстр и знаешь пару языков, то ты можешь серьёзно преуспеть во всех добрых начинаниях и окончить свою жизнь, например, в Ватикане (как в известном анекдоте про Василия Ивановича). Кстати, в Италии комедия Дель-Арто использовала такие персонажи: Нотариус, Куртизанка, Гвардеец, и Врач (пятый - не помню кто). Так что, наше дело - находиться между Куртизанкой и Врачом.

2. Работали ли вы по специальности?

Владимир Ткаченко: Да, трудились. С 1997 по 2000-й год я работал в отделении анестезиологии и реанимации клинической больницы Суворовского района города Херсона. Максим, соответственно, работал в Севастопольской больнице психиатром.

3. Чем вас привлекла музыка?

Максим Кучеренко: Музыка - это последовательность сигналов разных тонов, записанных с определённой длительностью.

Мне ноты, записанные на нотный стан, всегда нравились. Ноты - это буквы ангелов. Сама партитура, помещённая в раму, уже имеет какое-то мощное воздействия хорошо организованной мысли. Кто-то сказал, что архитектура - это застывшая музыка. Ну, и одна модная женщина смешно переиначила: мол, музыка - это разжиженная архитектура. Музыка везде.

Вот спит бомжик и посапывает. Звук издаёт, например, си бемоль. Если он проснётся и попросит у вас денег - это вообще сложная музыка, и можно начинать писать песню на основе речевой модуляции. Песни вообще должны быть бессмысленными, как половина всей нашей речи. Как только вы делаете что-то очень осмысленное, вы сразу попадаете в начало 21 века. А начало 21 века - это тупик для многих жанров, а для рока-шмока - в первую очередь. А если не усердствуешь - существуешь вне времени.

4. Где вы познакомились друг с другом?

Владимир Ткаченко: На втором курсе мединститута в буфете третьего общежития, где я проживал. Нас познакомил наш общий друг Дмитрий Молчанов, ныне известный эксперт в области изящной словесности и кинематографа.

5. Как вы думаете, почему вас слушают?

Максим Кучеренко: Нас слушают, потому что мы много мучаемся, и это заметно со стороны. Вот посмотрите на Гребенщикова, как его переколбасило, сколько всего он пережил и как изменился. Это очень привлекает. Мне кажется, что в нашем случае происходит что-то подобное с поправкой на место и статус в истории музыкальной культуры. Мы персонажи уже другого мультфильма. Мы дожигаем жанр, который смердит, как куча тлеющих листьев из песни "про что такое осень". В общем, вся музыка делится сейчас на тех, кто мучается и тех, кто скучает. Тех, кто мучается - слушает "Muse", например. А кто скучает - "Aerosmith". Ничего не поделаешь, такой период.

6. Что для вас музыка и непосредственно "Ундервуд"?

Владимир Ткаченко: музыка для меня это область человеческой деятельности, которой я занимаюсь с 7-милетнего возраста. «Ундервуд» для меня это та часть музыки, которую я выбрал для своего собственного развития и самоутверждения. И, как ни крути, и то и другое происходит.

7. Каким вы видите среднего слушателя вашей музыки?

Максим Кучеренко: Это человек замкнутого пространства, очень верный себе. Он в достаточной степени отгорожен. «Ундервуд» появился на острове, для которого железного занавеса не нужно было. Мы выросли в условиях эстетического эгоизма и радовались, что понятны дюжине таких же, как мы. С тех пор мы начали вызывать любопытство у СМИ, ну, потому что мы воспитывались в хороших семьях, и мы были похожи на странных парней, подающих надежды. Все, кто с нами связывался, впоследствии стали успешными. И это не про нас - это про то сообщество, с которым у нас был обмен. На нашем сайте есть страница о всех, кто был с «Ундервудом». Там есть и классики бритпопа, там есть и врачи крымских больниц. Классики бритпопа, конечно, повлияли на нас дистантно.

8. Какой стиль музыки вам ближе? Какие художники, режиссеры?

Владимир Ткаченко: Уже сказать сложно. Ещё пару лет назад, конечно, были весьма стойкие вкусовые приоритеты. Что-то внутри наверно изменилось. Мне по по-прежнему нравится классическая музыка в таких её проявлениях, как Бах, Чайковский, Бетховен а также Шопен Фредерик. Что качается песенной формы, то в силу простоты её формулы (куплет-припев) и краткости её, развиваться в рамках песни непросто. Но это необходимо, потому что песня – живой жанр и она должна развиваться.

Режиссёров много на свете прекрасных, также как и художников. Всех помним и любим.

9. Верите ли вы в Бога?

Максим Кучеренко: Спасибо за атеистическую формулировку вопроса. Когда-то у меня была бабушка. У неё было такое трюмо, как в фильмах типа "Место встречи изменить нельзя", старое, из сороковых годов. За трюмо она хранила две записные книжечки. Одна - с записями расходов, потому что её пенсия была маленькая, всего 37руб. Другая - с молитвами, записанными от руки. Бабушка часто посещала кладбище - там покоился мой дедушка, и ещё другое кладбище, в Запорожье - там лежал её сын от первого брака, утонувший в Днепре. Я быстро привык к тому, что мы общаемся с теми, кого нет рядом, и что мы обязательно их встретим снова когда-нибудь. На 40 день после того, как моя бабушка представилась, я пережил видение: это была белая фигура у моей кровати, и мне казалось, что это она, моя бабушка Евгения Константиновна. Это было не страшно. Быть может, мне это даже приснилось.

Я крещёный. Православный. Больше сказать на этот счёт ничего не могу.

10. Что вы не забудете до конца жизни?

Владимир Ткаченко: До конца своей жизни я не забуду о том, как в детстве сосал материнскую грудь и ещё два-три эпизода из жизни реанимации.

11. Какой год был пиком вашей карьеры? Что вам особенно запомнилось в то время?

Максим Кучеренко: У космонавтов есть такой сложный психологический синдром. Он сильно демотивирует их к занятию космонавтикой. Человек, побывавший один раз в космосе, понимает, что полететь второй раз - шансы минимальны. Он понимает, что в его жизни что-то оборвалось. Я написал стихотворение о поэте, который понял, что он поэт за минуту до смерти. И он прожил последнюю минуту жизни как поэт. Написал и сам испугался: что за бред.

Жизнь - это хаос. Порядок наводят только биографы, если кому-то до того будет дело.

12. К чему вы стремитесь?

Владимир Ткаченко: Меня мучает один вопрос – где в моей жизни заканчивается работа и начинается отдых? Вот это я и стремлюсь понять.

13. Как вы думаете, делают ли деньги людей сильнее и счастливее?

Максим Кучеренко: Ну, деньги и не только деньги. Наркотики, например, или творчество, или участие в военных действиях.

Открывая книги Хантера Томпсона, или Уорхола, или Хемингуэя, вы везде найдёте счастливого человека, равно как в творчестве Курта Кобейна или Рави Шанкара. Собственно, даже написание этих строк наполняет мою жизнь важностью и удовлетворением. Вот,например, возьму и напишу: "Да, они только и делают" или "Нет, нет, не стоит заблуждаться…"

И за все эти слова придётся отвечать. У нас по этому поводу есть песня - "Бабло победит зло» называется.

У нас есть приятель, бизнесмен, и он точно знает, как побеждать зло в детдомах инвестициями денег, при этом делая это так, чтобы деньги не были разворованы. Вот построил душевые для девочек.

14. Есть ли у вас какие-то особенные детские воспоминания?

Владимир Ткаченко: Да, есть. Помню, как старшая мамина сестра приехала из Венгрии и привезла мне в подарок какую-то детскую вещь. Кажется, это был детский генеральский костюмчик, который мои родители потом использовали в моей первой фотосессии. Я жутко обрадовался, одел костюм, бегал по комнатам огромного частного дома и орал во всю глотку. И тут из соседней комнаты я услышал голос дедушки, он звал меня. Я знал, что дедушка болеет, и что ему нужна тишина и покой. Я вошёл в его комнату, он потрепал меня по макушке и сказал: «Не надо так кричать». Я вышел из комнаты в печальном настроении. С одной стороны, я всё понял, а с другой стороны не знал, куда мне девать свою радость. Через два дня дедушка умер. Мне было три года.

15. Чем вы увлекаетесь помимо музыки?

Максим Кучеренко: По большому счёту - эпигонством. Эпигонство - это обратная сторона энциклопедизма.

Некоторые формы приносят деньги и даже организованы в параллельные карьеры.

Моя успешность складывается следующим образом: если я занимаюсь чем-то одним, конкретным - результатов нет. Если двумя-тремя делами сразу, то дела идут. Мы издаём собственную поэзию. Я участвую в консалтинговых проектах как консультант по коммуникации, ввязываюсь в различные семинары по этому вопросу и веду псевдоконцептульные диалоги с различными визирями пустоты из мира литературы и искусства.

Иначе - как прожить жизнь и не увидеть Газпром изнутри?

16. Какими вы видите себя со стороны?

Владимир Ткаченко: Со стороны мы видим себя только на фотографиях и на видеоизображениях. Ну, таких двое великовозрастных нескучных мужчин.

17. Тоскуете ли вы по Родине? Не надоела ли вам Москва?

Максим Кучеренко: Москва перестала быть постоянным местом обитания. Я провожу в Москве две-три недели и куда-нибудь уёбываю на самолёте или поезде. Москва - очень несамостоятельный город. Иначе людей бы отсюда не выхлёстывало на разное удаление по Новорижскому и Рублевскому шоссе. Без Питера, Нижнего Новгорода, Берлина и Киева, без системы дач наших друзей в Подмосковье Москва не интересна

18. Как на сегодняшний день вы оцениваете ваши достижения?

Владимир Ткаченко: Наши достижения, как достижения хороших партизан, сразу не видны. Но думаю, что наш позитивный вклад в тектонические сдвиги коры головного мозга общества, безусловно, не останется не замеченным историей.