СМИ

Максим Кучеренко и Владимир Ткаченко из группы «Ундервуд» рассказали НАШЕму Радио о пятом номерном альбоме «Все, кого ты так сильно любил», вспомнили о Советском Союзе и… чуть не станцевали латино.

Начнем с вашего пятого дитя: нового альбома «Все, кого ты так сильно любил». Вы его записывали 9-10 месяцев. Расскажите о работе над материалом.

Максим Кучеренко: Мы сегодня как раз обсуждали, насколько для нас эта работа явилась отрадной и успешной. Этот альбом мы записали, наверное, как хорошо организованные творческие безумцы, поскольку у нас было распределение ролей, и каждый из нас по своей какой-то части сделал больше, чем могли сделать три человека, занимающихся одним и тем же. В этой работе мы очень доверяли друг другу, мы очень доверяли тому, что произошло с нами за год, мы очень доверяли тому качеству песен, которое оказалось наилучшим, и они именно попали в альбом. И очень доверяли нашему саундгиду – Корнею. Владимиру Витальевичу Корниенко, который серьезно повзрослел и достаточно быстро и вкусно выполнял творческие задачи и решения.

Песни в муках рождались или наоборот, легко?

Владимир Ткаченко: Хорошие песни пишутся либо очень быстро, либо очень медленно. Среднестатистически песня может появиться от получаса до трех лет, мне кажется. Такой может быть промежуток. Самая древняя композиция, записанная на нашем новом альбоме, датирована где-то 2003 годом. Но она собиралась по частям, и доделали мы ее уже в 2008 году. В целом, все песни, которые представлены на альбоме, это совершенно свежие песни. Потому что, есть время вдохов, а есть время выдохов. Это, собственно, произошло на этом альбоме – мы красиво выдохнули. И сейчас можно расслабиться и опять вдыхать, потому что жизнь прекрасна, и надо собирать камни, и вдыхать, и сочинять новые песни. Это – отчасти спонтанный альбом, потому что, по современным меркам развития рекорд-бизнеса и шоу-бизнеса, промежуток в один год между двумя альбомами – это, может быть, и рановато. С другой стороны, если песни пишутся, чего же их в ящик класть, если есть возможность их реализовать, записать, подарить публике. Это не быстрый ребенок и не недоношенный. Это нормальный, доношенный ребенок, красивый. Он уже… уже произносит первые слова на радиостанции.

А почему в прошедшем времени «Все, кого ты так сильно любил», а не «любишь до сих пор»?

Максим Кучеренко: Мне кажется, что с нашим нарастающим по годам возрастом, всё больше и больше приходится возвращаться к тем людям, которые минуют и уходят далеко в глубины пейзажей, которые мы созерцаем из поезда. Поезд этот называется жизнь. И эти люди, почти что, скрываясь за горизонтом, никогда не исчезают из нашей памяти, из наших душ. И я не хотел бы здесь переходить на какой-то контекст ритуальный. Здесь, скорее всего, просто ощущение тех связей, которые очень сильно связаны с конкретными именами, людьми, событиями, героями. И мы понимаем, что мы являемся в какой-то степени одними из этих людей. И этот альбом такой анти-одинокий. Это – альбом людей. Есть альбомы, в которых ты проявляешь себя как автор и как такой уникальный, самобытный персоналий. Вот такими мы были в альбоме нашем втором, который назывался «Красная кнопка». А здесь, этот альбом был написан как бы из гущи, из гущи впечатлений и чувств к людям. И это, соответственно, серьезно отобразилось в той среде, в которой альбом создавался, потому что он создавался, всё-таки, настоящей, очень сообразительной и радующейся друг другу группой. То есть, это действительно альбом таких музыкальных героев.

Расскажите, почему на обложке нового альбома изображён волк, самолет, гора, снег, зима. Как это всё относится к концепции?

Максим Кучеренко: Да, некоторые наши слушатели могут подумать, что на обложке нашего альбома находится волк. Но наш замечательный художник Андрей Вернер так не думает, потому что там изображена собака определенного вида. Это хаска. Канадская лайка. С пронзительными синими глазами. Мы долго искали именно такую. И она была, наконец, Андреем Вернером нарисована. В общем, это существо – собака-волк, в котором есть душа, смотрит на самолет, и мы понимаем, насколько это удивительно и трогательно. И когда мы с Володей – а у нас с Володей часто полярные точки зрения – увидели то, что нарисовал Андрей, мы воскликнули, взвизгнули, взвыли. И поняли, что это то, что надо.

Хочу вас подробно расспросить о песне «Очень хочется в Советский Союз».

Максим Кучеренко: Эта песня имеет своего адресата – она посвящена моему крестнику Гране, которому сейчас три года. И он – сын своих родителей, которые родились в СССР. Наверное, Граня помог мне воссоздать атмосферу детства, потому что мне казалось, что это такой мужской монолог маленького мальчика. У меня дочь. А мальчики и девочки в детстве даже более разные, чем мужчины и женщины во взрослом состоянии. И, наверное, благодаря такой встрече в своей жизни, впечатление состоялось и вдохновило на песню.

А хочется иногда вернуться в СССР?

Владимир Ткаченко: Нет, ну, что вы. Конечно, не хочется. Это же песня не о восстановлении каких-то политических реалий. Это, скорее, песня из разряда песен «куда уходит детство». Это песня о том, что детство не вернуть. А детство проходило в Советском Союзе, и поэтому вспоминаются все такие милые сердцу вещи, как автоматы с газировкой, трубочки по 22 копейки и всё такое прочее. Это песня о детстве безвозвратно ушедшем, а никак не о СССР.

Но сейчас пошла тенденция, что многие рестораны делают в советском стиле. Граненые стаканы. А приходилось видеть такие места, которые наводят на мысль: «Ага, в машине времени я переместился туда, обратно»?

Владимир Ткаченко: Да. Перемещаешься в машину времени в Николаевском аэропорту. Я летаю часто на родину к себе, в город Херсон. В Херсоне аэропорт недействующий. А в Николаеве он действует. В Николаево прекрасный аэропорт, чудный. Маленький, там совсем мало рейсов. Но из Москвы регулярно каждый день летают самолеты в Николаев. И из Николаева в Москву. И общественный туалет в Николаевском аэропорту, это конечно, друзья мои, 75-ый год. Это 75-ый год. И буфет в Николаевском аэропорту – это 81ый год. Так что, такие места есть. И такое место было в Москве на улице Рождественка. Мы с Максимом очень любили в нем бывать. К сожалению, оно закрылось. Это называлось «Пирожковая». На улице Рождественка. В районе Кузнецкого моста. Прекрасное место, удивительное. Напротив московского архитектурного института. И много архитекторов, которые закончили этот институт, а потом стали музыкантами, будучи студентами, там тоже бывали. Тоже захаживали. И пили из больших чанов этот замечательный кофе с молоком и с сахаром уже. И пирожки всевозможных сортов. К сожалению, этого заведения уже нет. Так что, очень хочется в СССР.

Какие еще предметы ассоциируются?

Максим Кучеренко: В Советском Союзе еще любили жареную картошку с томатным соком, очень любили любительскую колбасу, любили любую водку. Причем, особо не ругались, если она не очень качественная. Вообще, в Советском Союзе не было такого сочетания «качественная водка». Это уже появилось после того, как появилась Россия, страна такая, другая страна. Еще в Советском союзе. Конечно, мне кажется, Советский Союз победили крабовые палочки. Это был первый буржуазный продукт, который не ассоциировался как советский. Они имели упаковку. И сам замысел… о них было очень много разговоров. И мама привозила крабовые палочки нам из Москвы. И мы их ели.

В каком году ты в первый раз их ел?

Максим Кучеренко: Я думаю, это был 85-ый год, 84-ый год. Похоже, что эти палочки убили систему Советского Союза. Они окончательно довели ее до состояния разрушения. Мне кажется, что эстетику СССР содержат парки, которые очень сложно реформировать. Такие объекты, как Чертово Колесо. Колесо Обозрения очень напоминает эстетику таких развлечений с детства.

Владимир Ткаченко: …неработающие карусели…

Максим Кучеренко: Совсем недавно мы посещали тир. Тир, в котором можно выстрелить в самолет. И он по специальной, почти незаметной проволоке, уедет вниз… да, это прекрасный тир. Но мы не забываем, что Советский Союз, между тем, – это еще и страшная скука действительно. И, положа руку на сердце, наверное, если б мы оказались рожденными лет на пять раньше, вряд ли бы мы высидели в атмосфере этой скуки. И, конечно, в известной степени, это была такая гражданская печальная история о том, что людям надо было необходимо уезжать для того, чтобы не терять себя. Но, обретая себя, они теряли Родину. Сейчас, к счастью, можно сказать, что наше время позволяет находиться в своей стране, в своем языке, среди своих граждан. И политическая ситуация, которой мы, как правило, не касаемся, оставляет место выбора для гражданина. Это очень важно сейчас. Я говорю о том выборе, которого не было в Советском Союзе. Сейчас он есть.

А когда вы поняли, что в СССР по-другому живут, не так, как в остальном мире?

Владимир Ткаченко: Я это понял, когда осознал, что в Советском Союзе порнографии нет, а на западе она есть. И эротические картинки на западе есть. А в СССР их нет. И в западных журналах мод женщины демонстрируют нижнее белье. А в советских журналах мод, если таковые существовали наверняка, то женщины не демонстрировали нижнее белье, потому что особо демонстрировать было нечего. Я помню, что существовали запретные плоды. И эти запретные плоды можно было вкусить, только осознав, что есть другой мир, и есть там западная цивилизация. Вот, в принципе, так. Я помню, что какими-то первыми ласточками того, что есть какой-то мир западный, с его запретными плодами, были югославские или польские кинокомедии с эротическим контекстом. Там все раздевались – и актеры-мужчины, и женщины-актрисы, и они совершали половые акты. И всем было весело и смешно.

Перейдём к презентации альбома. Она будет в 2-х частях?

Владимир Ткаченко: Презентация будет поделена на 2 части – одна будет закрытая, она будет проходить 8 октября, это будет презентация для друзей, родственников, журналистов и просто близких по творческому духу людей. Вторая презентация будет проходить 18 октября в стенах клуба «Б2» на Маяковке. Собственно говоря, обе презентации будут в той или иной степени насыщены визуальными сценическими эффектами, которые мы сейчас продумываем. Как их концептуальнее преподать, чтобы ни слушателю, ни зрителю не было скучно. Это будет некое действие, которые творит наш дизайнер Андрей Вернер, выкладывая нам периодически сводки по бюджетам. Мы почёсываем маковку, делаем задумчивые лица и понимаем, что нам от его фантазий не уйти, поскольку они нам, конечно, греют душу и холодят карманы.

Ну, про новый альбом много нового узнали, теперь давайте про жизнь. Помимо музыки, чем еще увлекаетесь?

Максим Кучеренко: У нас, конечно, кроме занятиями музыкой, есть какое-то любопытство и аппетит заниматься другими вещами. Я вот, например, наблюдал за собственной страстью, от которой не мог отказаться, и которая лишила меня сна. Я думаю, что меня многие поймут – те, кто уже пережил эту страсть. Я купил себе радиоуправляемую модель вертолета и мучил себя, и мучил эту удивительную микро-технику с очень огненной страстью, а потом меня немножечко отпустило, и сейчас я размышляю, как дальше развиваться. Это действительно поглощающая вещь, и я думаю, что мы даже введем в наше презентационное действо группу пилотов, которые будут управлять летательными аппаратами небольшими, потому что большие могут наделать беды. Вот такая штука.

А когда появилось это увлечение?

Максим Кучеренко: Недавно, полгода назад. Я «заразился», зайдя в магазин «Пилотаж» – есть такой специализированный магазин. Я в нём имел длительный разговор с продавцами и понял, что мне это нужно. Я такой аппарат себе приобрел, и это очень, конечно, занимало.

А в детстве чем увлекались?

Максим Кучеренко: А в детстве мне техногенные увлечения нравились, конструкторы всякие. Я вообще в детстве всегда тяготел к уединению. Одна часть моей жизни была наполнена каким-то общением – много родственников, достаточно много было друзей, приятелей. А, с другой стороны, мне очень нравилось играть самостоятельно в различные, мною придуманные, игры. В основном, это была манипуляция с какими-то предметами. Выстраивание, например, армии из большого количества солдатиков. А потом – превращения этой армии в хаос, потому что другая армия набегает. Потом приходила мама, велела все это убирать. У нее была такая формулировка: «Если ты все это не уберешь – я приду и половину выброшу», а меня это пугало. Еще был брат, который был выше меня и бил по голове. Просто очень запоминающимся образом. Мой брат занимался еще авиамоделированием. И занимался еще склеиванием моделей танков, самолетов. Мне очень нравилось все эти мелкие вещи как-то вклеивать. И все это превращать в большую какую-то такую штуку, которая могла потом стоять в шкафу и пылиться. Бессмысленно.

Владимир Ткаченко: Я понимаю, что доля музыкантская такова: много приходится времени тратить на оттачивание профессионального мастерства и сочинение песен, на репетиции и концерты. Но есть некоторые вещи, которые меня очень увлекают. Я не могу сказать, что я ими уже занялся. Но я собираюсь заняться ими в ближайшем будущем. Ну, что касается всяких спортивных увлечений, то это мне очень близко и понятно – я плаваю в бассейне и занимаюсь всякими тяжёлыми атлетиками. Для поддержания формы, я думаю, это необходимо. Мне бы действительно очень хотелось осознать культуру танца и начать танцевать. Ну, хочется пойти на танцы куда-нибудь, записаться на какой-нибудь кружок. Какой-нибудь там латино или сальсы. Начать двигать бедрами (смеётся). Я не знаю, насколько это будет применимо на сцене, как это все будет сочетаться с пением и игрой на клавишах и гитаре. Но, тем не менее, желание этому обучиться есть. Еще есть желание очень хорошо научиться стрелять. Я это желание тоже как-то осознал недавно совсем. Мы как-то были в Николаеве, зашли там тир, и я понял, что я вообще в тире не был лет 25, то есть, я ребенком туда ходил в последний раз. И для меня такое удовольствие было пострелять в эти все мишеньки – свечечки, какие-то самолетики… Я в белые пятнышки целился, попадал. Это очень мило. Ещё есть желание научиться кататься на льду почему-то. Правда, вот это очень опасно. Когда вот друзья наши ребра иногда ломают. Но, тем не менее, ребра заживают, и все проходит. Вообще, есть желание овладеть многими зимними видами спорта. Это касается коньков, конечно же, и лыж. Ну, горные лыжи мне уже довелось усвоить этой зимой. Ездить на горных лыжах по горам – это завораживающе.

Любите кино?

Владимир Ткаченко: Я люблю кино. Смотрю его много и часто. В основном, те фильмы, которые я хочу посмотреть. Т.е., когда я смотрю фильм, я знаю, ЧТО я смотрю. И как-то, в основном, смотрю кино про людей, живших в середине прошлого века. И в конце прошлого века. Мне интересно это кино – и наше, и зарубежное. Есть огромный карнавал идей и режиссеров, и актеров, и фильмов, и зарубежных, разбитых на эпохи. Есть отечественные яркие киноленты, на которых мы все выросли и от которых нам уже никуда не деться. Любовь к этим фильмам, она проросла в нас с возрастом. И мы ходим, сыплем цитатами из этих фильмов, собственно говоря, как и все вы. Я достаточно много покупаю фильмов. Последнее, что я купил, правда, не посмотрел, но купил – два фильма. Это Сокурова – о тиранах. Один фильм – о Гитлере и Еве Браун. А второй фильм – о Ленине и его окружении, соответственно, Надежде Крупской. Один называется «Молох», другой называется «Телец». Я еще не смотрел.

Максим Кучеренко: Мы все действительно являемся такими поклонниками авторского кино. Я считаю, что это было в эпоху диктатуры в кино. Потому что автор был диктатором. Феллини – очень сильный внутренний диктатор. Если Тарковского и Феллини поселили бы в политику, мы бы жили в ужасном мире. Что касается современного кино, то это, конечно, кино -продюсерского диктата. Если в это прорываются какие-то авторские вещи, то они очень здорово обогревают. А мои последние открытия таковы – это, собственно, два фильма одного и того же режиссера. «Поезд на Джарджилинг» и «Водная жизнь». В этом смысле, мне кажется, там… я радуюсь авторскому присутствию. Вообще, я больше кино думаю, чем смотрю. Мне в голову приходит очень много кадров, например, из фильма «Казанова» Феллини, где очень сильно прорисовано одиночество и праздность – непосредственно, части нашей жизни. А еще я вспоминаю очень много фильмов, которые сейчас тяжело пересматривать, но почему-то я их вспоминаю. Это фильмы Пазолини. Если я смотрю фильм, то по очень многократной рекомендации чьей-либо. Потому что просмотр фильма очень сильно сбивает какие-то внутренние факторы внимания, и кино – жанр достаточно агрессивный. Это – самый крупный, самый большой жанр, который существует. С ним может соперничать только опера или классическое американское шоу, которое родилось в 30-40-е годы. Поэтому, берегитесь кино. Не смотрите слишком много, смотрите то, что нужно.

Есть ли в современном искусстве творцы, которые вас чем-то задевают, кто-то интересный? Какие-то выставки художников или что-то еще…

Владимир Ткаченко: Нас очень задевают клоуны. Они нас всегда задевали, но пока клоунское искусство проходило для нас по касательной. Потому что манежные клоуны в цирке – это здорово, но они в разных цирках разного класса, эти клоуны. Они выполняют примерно одну и ту же функцию, но, видимо, по-разному к этому относятся. Мечтали мы всегда побывать и на снежном шоу Вячеслава Полунина, посмотреть на то, как работает клоун Джанго Эдвардс. Но больше всего мы мечтали посмотреть, как работает Лео Басси, культовый клоун – философ из города Милана, что в Италии. И, наконец, эта наша мечта сбылась. Мы с Максимом очень долго мечтали, года 3 точно мы мусолили эту идею попасть на шоу Лео Басси. Когда проходил Конгресс Дураков, в театре Натали Сац, мы пошли на шоу Лео Басси. Честно говоря, впечатление очень большое, поскольку этот клоун отличается от всех остальных своим взглядом на жизнь и тем, что он говорит. Потому что клоуны, в основном, не говорят – они шутят и показывают что-то смешное или говорят монологи или диалоги, но они короткие и направлены на то, чтобы рассмешить человека. А Лео Басси, это такой клоун – философ, совершенно непохожий на клоуна, то есть, у него нет всей этой клоунской атрибутики – ни накладных волос, ни носов накладных, ни румян на щеках. Он похож на постаревшего клерка – он в очках, у него достаточно проникновенный взгляд и агрессивное лицо. Он же бывший жонглер, и, говорят, он был одним из выдающихся жонглеров в мире. После того, как он ушел в жанр агрессивной философской клоунады, он продолжает жонглировать. Мы видели, как он подбрасывает ногами пианино и все такое прочее. Но, действительно, это что-то из ряда вон выходящее для нас, что-то удивительное, поскольку мне кажется, что он готовится к выступлению в каждой, отдельно взятой стране. Во время выступления в Москве, он говорил что-то близкое и понятное русскому уху. Он говорил: «Мне 65 лет, я старый больной человек, нахожусь в этом гребаном зале, на малой сцене, вокруг меня сидят всего лишь 50 человек, что будет дальше в моей жизни?» Он говорил одновременно и проникновенные, больные вещи, трогательные и очень смешные. И нас это повергало в состояние восторга и экспрессии. Нам очень понравилось.

И, напоследок, такой вопрос. Последние полторы недели весь Интернет, все новости пестрят и вертятся вокруг грядущего финансового кризиса. Как вы думаете, это нам грозит чем-то серьезным, или это чисто в сфере банков.

Максим Кучеренко: Конечно, очень жалко людей всегда в этих ситуациях. С одной стороны, можно парировать, что всякая кризисная ситуация приводит к обновлению, но мне кажется, что история современного мира гораздо глубже и драматичнее, нежели грядущий банковский кризис, потому что он – одно из щупалец большого спрута, который каким-то образом сейчас прорастает. Он всегда существовал, и в каждом историческом периоде есть какая-то своя жизнь этого спрута, который сначала удушает жизнь, потом отпускает. Жизнь этого ужасного чудища в 30-40-е годы была совершенно катастрофическая для части человечества. Сейчас не знаю, как это будет. Всегда, когда я слышу о кризисе, вспоминаю о том, что мой дед провел 10 лет в ссылке, не виделся со своей женой эти 10 лет. Гораздо более катастрофические события тогда имели место, и мне становится легче от того, что вся эта история про украденные деньги – всего лишь какой-то незначительный момент. Я всегда радуюсь за простых людей, которым неведомы ни большие деньги, ни изменения в финансовой схеме. Мы посещали город Николаев, который вспоминаем сегодня уже в четвертый раз, и там гостили у бабушки Жени Чемоданова, которой 66 лет и она всю жизнь проработала фотографом. Женщина говорила: «Я по-всякому жила. Было и такое время, что я дурила людей. Я не знала, как делать цветные фотографии. Просто брала и размалевывала фото красками, и все думали, что они цветные». И никакие финансовые волны на этой бабушке не скажутся, потому что у неё есть река возле дома, потому что есть огород, который она возделывает, есть гости, которые всегда будут приходить. Вот такие вещи помогают жить. Благодаря таким людям, земля правдивее, честнее. Это очень сильные, простые вещи, которые захватывают и заставляют жить. Вообще, сила пожилых людей – это отдельная энергия, которая вдохновляет не меньше, чем красивая, успешная женщина, вещающая с экрана телевизора, или какой-нибудь мальчик-вундеркинд, пышущий здоровьем, молодостью и умом. Потому что сильный, пожилой человек внушает всегда более молодому, что жизнь может быть прекрасна и продолжаться в любой форме в любое время. Экзистенция побеждает. Я думаю, что мы не потеряем своей работы, своей значимости для людей в те времена, когда, возможно, мы будем переживать какие-то кризисные вещи. Вложение в чувства, в отношения и в потребность в друг друге – это самые лучшие вложения. Деньги всегда придут. Они придут абсолютно точно. Это не есть объект обладания. Я не думаю, что антикварная продукция является чем-то особенным. Для меня – это часть мира уходящего, но объекты искусства несут определенную ценность. Деньги горят, а вот Микеланджело и Леонардо да Винчи – это то, что действительно следует беречь.

Беседовала Юля Фехрайдинова для НАШЕ.ру