СМИ

Хмурым сентябрьским утром двухтысячного года звезды Крымского медуниверситета, до того решившие «покончить с любительщиной», приехали в Москву. С гитарами, арбузами и пятилитровой канистрой крымского портвейна, который, по преданию, был «округленный, плотный, с изумительной структурой, замечательный образчик вина, не доведенного до окончательного брожения».

В их песнях есть что-то щемящее, ностальгическое. «Кувшинки в озере, сестричка, места любовной нычки открой!» Электричку толкает шайтан, золушка у них почему-то лысая, а столовые приборы небезопасны... Идешь на встречу с «Ундервудом», думая увидеть стеснительных, ранимых юношей, которых музыкальные критики, задыхаясь от нежности, дружно зовут «последними роман­тиками тысячелетия». А парни-то, оказывается, могут вбить в стену гвоздь, а если надо, то и матом могут выругаться! По-панковски, эх, где наша не пропадала?

- Когда вас спрашивают, о чем вы поете...

Максим: Я сразу вспоминаю статью «О чем поет Высоцкий», которая была опубликована незадолго до его смерти и не имела ни малейшего отношения к его творчеству. Поэтому, создавая собирательный образ наших песен, нужно ориентироваться на мне­ние людей, которые их слушают. По последней информации «Ундервуд» - это теплая, позитивная крымская волна. Надеемся, что антиговнороковая.

- А что это за термин такой - говнорок?

Володя: Те, кому нравится Алена Апина, никогда ее говнороком не назовут. Для них Гребенщиков с «Аквариумом» - говнорок. Или наоборот.

- Ребята, какие-то ассоциации, связанные с детством, есть у вас?

Максим: Я до сих пор помню, как папа подарил мне игрушечную железную дорогу. И я никогда не забуду падающий на меня в трехлетнем возрасте шкаф. Олег, мой старший брат, клеил из бумаги модели танков, а потом их прятал. Вот я и полез на шкаф! Хорошо, что на верхней полке лежали подушки, которые компенсировали удар. Наверное, мое детство закончилось в Симферополе в первых числах сентября 89-го года, когда мы сильно напились портвейна в гараже одного из наших друзей. А через год я уехал учиться в Крымский мед университет, где познако­мился с Владимиром Борисовичем Ткаченко, и началась совсем взрослая жизнь, за которую я сменил около двадцати квартир.

Володя: Для меня детство - это аттракцион луна-парк, который к нам в Херсон привозили поляки. Первомайские демонстрации и леденпы-петупгки. Помню, Дед Мороз под Новый год положил мне под сосенку фотоаппарат «Смена-18», но я на него не среагировал. Ждал веселую игрушку, а это была серьезная вещь, и надо было изучать ее устройство. А я этого всегда терпеть не мог! Я до­гадался, что это родительский подарок, и перестал верить в Деда Мороза.

- А почему подарок тебе положили под сосну, а не под елку?

Володя: Когда я впервые в Москву попал, я очень удивился, что у вас тут елочки на Новый год ставят. У нас всегда сосны были в мо­де. Может, сосновый запах более сильный и благородный?

- Кто-то из вас, насколько я знаю, убил в детстве курицу лопатой, слава Богу, хоть не дедушку, а кто-то - Брежнева хоронил.

Володя: Мы жили в частном доме, и бабушка попросила меня загнать курицу в сарай. Я стал лопатой ее загонять и нечаянно ударил по черепу.

Максим: А я, когда в школе учился, никогда не ходил в группу продленного дня. С трех до шести занимался дома, а вечером приходила мама и проверяла уроки. Я ужас как не любил делать домашние задания! В один из таких дней по телевизору показывали похороны Леонида Ильича, которые произвели на меня очень сильное впечатление. Это был черный карнавал, который потом повторялся из года в год - сначала умер Брежнев, потом Андропов, Черненко... Я вылепил из пластилина маленького Брежнева и положил его в пластилиновый гробик.

Володя: Потом он выкопал пластилиновую ямку, в которую спускал этот гробик на пластилиновых веревочках! (Смеется.)

- Ребята, а вам ностальгия вообще знакома?

Володя и Максим: На протяжении последних пяти лет мы часто вспоминаем о годах, проведенных в общежитии медуниверситета. Когда какой-то факт пережит, ты эмоционально еще раз пропускаешь его через себя. Так рождается песня.

- О переезде в Москву за последние два года жалеть не приходилось?

Володя: Мы росли в маленьких городах, где от дома до работы можно передвигаться пешком. Конечно, мы иногда поругиваем мо­сквичей: деньги есть, живут с комфортом...

Максим: Москва - как царская жена. С ней плохо, а без нее еще хуже. Когда живешь в большом городе, подсаживаешься на телефон­ные номера, деньги, клубы, на азарт и на успехи. В провинции этого нет. Москва - это трамплин для видимых ощутимых результа­тов. Дрожжи, на которых мы сейчас сидим.

- По дому, по профессии не скучаете?

Володя: Что поделаешь, если реаниматологией и анестезиологией можно заниматься только в стационаре, работая на дежурствах и в операционной? Там не до музыки, нужно выбирать что-то одно. Конечно, за два года многое подзабыто, но я до конца своих дней буду помнить дозировки некоторых анестетиков и правила пункций.

- Максим, как-то ты сказал, что твой родной Симферополь - абсолютно балахманный город...

Максим: Вот все персонажи Эмира Кустурицы - балахманные. Они совершают поступки, которые на первый взгляд отягощают жизнь. Ну зачем нужно было герою фильма «Черная кошка, белый кот» покупать рога, стиральную машину и компьютер? Типично балахманный поступок. Это слово пришло из суржика, украинско-русского наречия, на котором говорит большая часть Крыма. Еще есть свайба (свадьба), пурье (пюре) и кали-дор (коридор). Что ты с ним панькаешься? - тоже оттуда.

- Когда мужчину называют романтиком - это комплимент для него?

Володя: Нет, конечно! Романтик - это бестелесный юноша, который провожает девушку до подъезда, отсылает ей воздушный поцелуй, разворачивается и уходит.

- Довольно странно слышать такое заявление от людей, которых называют «последними романтиками XXI века»!

Володя: Бывает внешний романтизм и внутренний. Евгений Леонов в «Джентльменах удачи» говорил гениальную фразу: «Украл, выпил, в тюрьму!» Вот это атрибут внешней романтики. Наши песни - это внутренняя романтика. А внешне мы интеллектуально подкованные панки. Мы не бродим по подворотням и не лежим в канавах пьяные, но при этом панковская философия нас не отталкивает.

Максим: Мы, скорее, ботаники-естествоиспытатели, а наши песни - это результат общения с миром. Мы берем пробирки, смешиваем их по своим законам, встряхиваем, и что-то в осадок выпадает.

Володя: Леонардо да Винчи в 15 лет провел эксперимент: взял большой аквариум и набил его до отказа жабами, тритонами, ля­гушками и очковыми змеями. А потом, глядя на шевелящихся гадов, он стал это рисовать. Картина получилась такой живой и яркой, что отец, увидев ее, потерял сознание. Мы не хотим напугать публику. Наша творческая задача заключается... в комплексном воздействии на психику слушателя с помощью веселого текста и музыки.

- Какой-то проверенный рецепт от хандры у вас есть?

Володя и Максим (хором): Послал Зевс Геркулеса чистить авгиевы конюшни и говорит: «Знаешь, Геркулес, все разгребаемо»!

Наталья ЧЕРКДШИНД