СМИ

В преддверии больших декабрьских концертов группы «Ундервуд», посвящённых юбилею дебютного альбома, лидеры коллектива Владимир Ткаченко и Максим Кучеренко дали большое интервью порталу Musecube.

В декабре группа «Ундервуд» отметит 15-летие альбома «Всё пройдёт, милая». Что ожидать от этих концертов? Будет ли альбом-юбиляр исполнен полностью? Может, Вы также готовите премьеру новых песен?

Владимир: Да, безусловно. Если мы сказали «А», то имеет смысл сказать и «Б». Альбом будет исполнен полностью. Большую часть песен мы и так периодически играем на концертах. Но есть некоторые, которые поросли мхом и лишайником. Например, «Пока я любил тебя», «Колыбельная джинна», «Ампутация», «Федюнчик, посмотри «Титаник» и «Истребитель №0». Кроме того, будет то, что называется элементами шоу – видеоинсталляции, флэшмоб, свет. Насчёт новых песен пока не могу точно сказать – плейлист в процессе сборки.

Могли бы вы вернуться на 15 лет назад и вспомнить, как проистекала работа над этой пластинкой?

Максим:Могу сразу сказать, и мы с Владимиром в этом мнении едины, работа нам давалась тяжело, и удовлетворения от нее мы не получали. Ирония судьбы заключалась в том, что сами песни были созданы с легкостью в атмосфере непринужденности и романтики нашего «аквамаринового» периода. Мы их привезли в Москву в своем «желтом чемодане». Начался угрюмый долгий студийный процесс. Я думаю, что и Олег Нестеров с Михаилом Габолаевым, продюсировавшие эту работу, тоже с нами перегрелись будь здоров. Скажу, что на песню «Федюнчик» ушло 600 вокальных дублей. Это показатель того, что артисты и продюсеры профессионалами своего дела в конвейерном смысле не были. Но Эйзенштейн, создавая свои первые фильмы на основе динамического монтажа, например, или Маяковский, разваливая привычный пушкинский стих, тоже ими не являлись. Главное — мы получили результат — мягкий, «умный» звук и свой собственный студийный почерк. Этот почерк укрепили до конца гитарист Корней и киевский продюсер Евген Ступка в конце нулевых годов, но основы были заложены именно тогда.

Я знаю, что для музыкантов записанные ими альбомы и песни подобны детям. Выделять одного ребёнка не принято, но всё-таки, существует ли особое отношение к «Всё пройдёт, милая», вашему «первенцу»?

Владимир: Жизнь невозможно повернуть назад. Хвалить я этот альбом не буду, да и ругать его несправедливо. Я его просто не слушаю и всё. Мне кажется, это моветон – переслушивать свои альбомы. Ну вот такие мы были в 2001-м году – неопытные, плохо поющие постмодернисты со своим собственным языком и образным рядом. Если кого-то мы удивили – что ж, я очень рад этому. Но особого отношения к нему точно нет. В ряду «удовольствие от записи» и «удовольствие от студийной работы» этот альбом стоит на последнем месте. Вымученный, странный и неровный. Шли наощупь.

Максим: Эта песня сыграла огромную роль, когда репертуар наш только-только начал появляться. «Все пройдет» и еще лирическая «Истребитель номер ноль». Так была заложена наша ролевая дуэтная «вилка». Назвать альбом решили именно так и сделать дизайн отдаленно напоминающий винную этикетку. От нашего первого альбома мы оттолкнулись после его создания, как Одиссей оттолкнулся от Итаки. Юные души влекли прочие географические дали. Мы быстро записали еще два последующих альбома, и песня «Все пройдет милая» и другие песни остались погребенными под слоем нового, и потерялись среди прочих новых других.

Клип «Скарлетт Йохансон едет в Херсон» — ваш ответ засилию супергероев на кино-экранах?

Владимир: Вовсе нет. Мне нравится героика комиксов Marvel и DC. Она во многом повторяет политеизм Древней Греции со своими Зевсами, Прометеями и Афродитами. И это очень интересно. В супергерое черты личности всегда выпуклые, как и его сверхспособности. И у многих персонажей характеры с полутонами: сомневающиеся, комплексующие, стесняющиеся. Достоевский Фёдор, живи он в 20-м веке, создавал бы таких героев с удовольствием. В клипе есть антитеза. Настоящая девочка путешествует сквозь мир масок. Взрослея, мы примеряем на себя те или иные маски. Ко многим они прирастают. И из маски уже не выбраться.

Вы начинали с песен Вертинского. Когда группа «Ундервуд» уже стала популярной благодаря авторскому репертуару, не появлялось ли у Вас идеи сделать вечер песен Вертинского, как, например, в своё время поступили Глеб Самойлов и Александр Ф. Скляр?

Максим: Такой идеи не возникало. Когда начинаешь заниматься всем этим публичным музыкальным хозяйством, тебя должно что-то энергетизировать. Поэтому мы пели разные, как сейчас говорят, кавера и вставляли в репертуар уже что-то свое и понимали куда нужно прорастать. Делать чьи-то трибьюты у нас шансов мало. У нас случай тяжелый, с элементами упоения от самих себя.

У вас прекрасные отношения с музыкантами группы «Машина Времени». Как они сложились?

Владимир: Это добрые товарищеские отношения. Они мудрее нас. Мы этим пользуемся и кое-что мотаем на ус. К сожалению, видимся в последнее время крайне редко, но это относится вообще ко всем отношениям. Не только с «машинистами». Начиная с 2014-го года что-то глобально изменилось в отношениях между людьми. Такое ощущение, что люди немного устали друг от друга. Устали от встреч и разлук. Но это следствие. Сначала человек начинает уставать от самого себя. И происходит некоторая инкапсуляция на почве обречённости. Зачем пожимать руку друга, если его можно просто лайкнуть? Виртуальный мир победил.

Планируется ли новый сборник стихов – совместный или по отдельности?

Максим: Мы как ранее, так и сейчас не видим смысла разделять наше творческое производство. Несмотря на характерологические отличия, мы занимаемся одинаковыми изысканиями и менять ничего не хотим. Поэты – социальные существа, они сбиваются в стаи, греются, и отдельные счастливчики доживают до премий за литературные заслуги. Там работает принцип пирамиды, на вершине которой в своей квадратной шапочке с кисточками стоит поэт Бродский. Он разработал такой протокол жизни с нобелевской премией в её конце, и большинство (не все) его пытаются реализовать. Нам же прибиться некуда, и мы производим впечатление пилигримов – как сказала однажды Вера Полозкова на одном вечере, где мы совместно выступали.

Как каждый из вас определяет, станет ли стихотворение песней или останется не облеченным ни в какую музыкальную форму?

Владимир: Стихотворение никогда песней не становится. Мы не барды и не реперы. Мы рок-н-ролльная кость. У нас есть мелодии, а мелодии не предполагают линейную структуру. И тут исключений быть не может. Текст песни и стихотворение это как белый и чёрный лебедь. Природа одна, а задачи разные.

Максим: Стихотворения писать труднее, чем песни. Можно сказать, что мы застряли между книжками, виниловыми пластинками и бытовой разговорной речью. Поэтическая речь дарит с точки зрения метафоры и афоризма интересные хуки – запоминающиеся строчки, которые способны вертеться в голове. Они определяют основные точки дизайна песни. Например строчка Блока «Улица. Фонарь. Аптека» или у Пушкина «Мороз и солнце день чудесный» могли бы стать песнями, но ни тот, ни другой писать песен не умели. Но эти хуки-крючки у всех в голове на протяжении многих поколений и спеть это уже невозможно.

Максим, в одном из интервью вы отмечали, что у вас больше профессиональных контактов с писателями, поэтами и художниками, нежели чем с музыкантами. Почему так получилось, как вы думаете? У музыкантов присутствуют какие-то отталкивающие вас черты?

Максим: Еще актеров и режиссеров забыли. По нескольким причинам. Во-первых, музыканты не очень общительные люди. Мы играли на фестивале в Минске в минувшем сезоне друг за другом с Найком Борзовым и группой «5’Nizza» – для меня это было волшебством. Стилистически родственные коллективы из одного временного периода оказались на одной сцене. Но какого-то глобального обмена не было. Музыканты реально непростые люди. Они аутисты в большей степени, чем все вышеперечисленные представители искусств. Они мало интегрированы в дела общества за редким исключением. Кортнев и Шнуров всегда охотно общаются, Вакарчук из «Океана Эльзы» — вот только что привет передал ему в Нью-Йорк через общих знакомых.

Компания «Ундервуд» в годы Второй Мировой войны производила карабины для нужд армии. Можете ли Вы себе представить, что под влиянием каких-либо внешних факторов ваше творчество тоже может поменять направление?

Владимир: Творчество должно менять направление. Оно, как рыба, которая плавает на разных глубинах, зарывается в ил и глотает водомерок с поверхности воды. Вокруг много опасностей – акулы, браконьеры, просто ушлые рыбаки. Но творчество — это рыба бесстрашная. Бояться не имеет смысла. Все мы знаем историю премудрого пескаря. Побеждает смелость, а не страх и инкапсуляция.

Владимир, Максим, вы оба нередко говорите о том, что у вас своеобразное «островное» мышление, которое помогает вам в жизни и творчестве. Что Вы под этим понимаете?

Максим: Люди на острове обособлены и признают только неких «своих», которых они зачисляют в население этого острова. На острове есть ощущение искажения физических процессов: время и пространство растянуты. Остров и есть твой самодостаточный робинзоновский мир. Островитяне, как известно, более пугливы и наивны в масштабах континента, на котором им приходится бывать. Также одиночество и ожидание белого корабля – это тоже интересный момент. «Алые Паруса» были написаны Александром Грином, который через три года оказался в Крыму, в Феодосии и превратился в островного жителя.

Беседовал Михаил Степанов, специально для MUSECUBE

---
Источник: портал MUSECUBE